Время, когда смерть смерти рознь

Я всегда был против установки мини-надгробий на местах аварий или трагических событий. Да больно, но не превращать же города и улицы, остановки, парки и дворы в сплошное кладбище.

Помолиться можно в храме, зажечь свечу на кладбище, туда же принести цветы, в сердцах же память живет вечно. Нуждается ли такая боль в показухе?

Сколько шальных случаев, сколько аварий, сколько пьяных потасовок случается даже за год – города давно бы давно превратились в сплошные кладбища обозначь каждый такое место, где оборвалась чья-то жизнь.

Вот и сейчас, мы наблюдаем, как ловко, но как жестоко играют на чувствах людей. Никто ведь не спросил у мамы погибшего Романа Бондаренко, а хочет ли человек такого внимания к личному горю? Хочет ли человек делить это горе с кем-то кроме своих близких? Хочет ли, чтобы под окнами людей было развернуто кладбище из цветов и лампад? Чтобы оно каждую минуту служило напоминанием?

Удивительно, как протестующие даже детскую площадку смогли превратить в кладбище, чтобы было удобнее и ближе добираться до места импровизируемой памяти. Удивительно, как умело научились спекулировать на теме людского горя журналисты. Как в погоне за сенсационной картинкой или строкой теряется человечность и порядочность.

А еще обиднее, что горе – то, оказывается, разное бывает. Вот шел по дороге до заправки талантливый молодой человек, известный хирург. И так банально оборвалась его жизнь – его сбила машина и человека больше нет. И в его честь сегодня не ходят маршами мудрые пенсионеры, не становится плохо от горя Нине Багинской, не спешат с цветами лампадками к медцетру, в котором он работал собравшиеся на акцию гродненские пенсионеры, и даже священники на подобии Георгия Роя не произносят траурных речей заунывным голосом?

Кто-нибудь понимает почему? Кто-нибудь вообще понимает, что политику научились делать даже из смерти?